Кровь. Всюду кровь. Она сама вся в крови, в своей, в чужой. Отбрасывая с лица тёмные волосы, побуревшие от запёкшейся крови, она смотрит вокруг. Тела. Отрезанные лапы, головы, хвосты, уши. Вспоротые пушистые брюшки. Валяющиеся самострелы, луки, короткие, по гибберлингским лапам, мечи, метательные ножи, кинжалы, дубинки.
На её теле много синяков и мелких ран. Ничего. Это всё залечится.
Перешагивая через изуродованные трупы провидцев, проныр и вояк, смуглая, синеглазая красавица с безумным оскалом разглядывала собственные руки. Маленькие, аккуратные руки, по локоть в крови, без труда держащие два кривых меча. С такими мечами когда-то могли нестись наперерез врагам хадаганские всадники. Мечи следовало обтереть от крови, чтобы не заржавели. И самой искупаться поскорее. Вроде бы здесь недалеко есть источник.
"Сколько я не счищаю с себя всё сотворённое, я не могу, не могу отмыться от запаха крови. Запаха смерти."
Темные волосы расплескались по худеньким плечам. Смуглая, не слишком высокая, худенькая хадаганка с большими синими глазами. Ручей с тёплой, пахнущей болотами водой, уносил прочь алые струи с тела и одежды.
Теперь можно и дальше двигаться.
Тёплая вода вернула в сознание, унеся с алыми струями и багровую пелену, застилающую глаза. Убийца вновь очнулась, поняла, что сотворила, и снова ужаснулась себе.
И так было каждый раз. Увиденные снова ненавистные пушистые твари, пара гадких слов от них, пара улыбок. Прошедший день. И снова пара гадких слов, а потом - багровая пелена, застилающая разум, не позволяющая контролировать свои действия, движущая её руками. Багровая пелена, потом - пара часов полного беспамятства и побегов, потом, когда сознание очухается от содеянного - черная пелена ужаса.
Её безумие терзало с тех пор, как она заявилась на Ассэ-Тэпх.
Во время тихой, мирной жизни на Игше, среди грубых, но добрых солдат, под опекой старого шамана-повара, всё было прекрасно - и беготня по степи в поисках приключений, и вечерний сеанс "считания звёзд", и обучение владеть оружием и собственным телом.
А потом она пришла на войну.
Кажется, в отряде уже начали догадываться о её психическом состоянии. Косые взгляды, настороженность офицеров, недоверие. Задания Яна всегда выполняла с блеском. Но, видимо, люди ощущали то, что шлейфом тянулось за ней. Кровь. Капли крови, повисшие в воздухе. Шерстинки, прилипшие к сапогам. Шлейф кошмара, который она оставляла за собой, боли, причинённой ненавистным врагам, тем существам, что когда-то так же страшно убили её родителей у неё на глазах.
Если бы не один человек, её бы здесь не было - пятилетняя девочка сгорела бы вместе с кораблём, лишившимся команды и управления.
На том корабле в живых не осталось никого, кроме неё.
Пираты, уничтожившие торговое судно. Почти вся команда их состояла из этих пушистых тварей. Еще был тролль и людоед.
Тот ад Яна запомнила навсегда. Пламя, пожирающее светлые занавески, ковры, пустые бочки и ящики. И человек, сломя голову нёсшийся к ней сквозь пламя, тёмный, в покрытой копотью сплошной маске, разорвавший железными руками верёвки. И орк, который потом её выхаживал от ожогов, растил, кормил, воспитывал как собственную дочь.
Кошмар о всепожирающем пламени до сих пор заставлял просыпаться и вскрикивать.
Жаль было лишь об одном - как ни старалась, Яна не могла увидеть морды пушистых тварей, убившийх её родителей. Не могла их вспомнить, чтобы найти и разорвать на тысячи шерстинок.
А потому тропа мести вывела её на тропу войны.
Те, кому не посчастливилось встретить оскаленную улыбку и пустые от багровой пелены синие глаза, больше не возрождались.
И разум хадаганки метался между радостью от этого и ужасом от самой себя.
